Алкаш

Алкаш

Я иногда не против хорошо выпить. Не в смысле много, а так, чтоб было приятно. Пропустить хорошую стопочку водочки, да со скользкими мариноваными грибочками.

А потом, быстренько, следующую… Занюхать ржаной горбушечкой и насыпать следом, прям в распахнутую пасть, горсть хрустящей квашеной капусточки с клюковкой. И проделать все это в обществе милых сердцу людей, не выносящих тебе мозг почем зря.

Наверное все это не совсем нормально. В смысле, согласно общепринятых стереотипов, я всего этого любить не должен, а наоборот, играть на скрипке, щелкать какие-нибудь шахматные задачки и культивировать язву желудка. Но на то они стереотипы, чтобы их нарушать. И ваш покорный слуга – наглядный, пускай даже и не лучший, тому пример.

Проявились мои «неправильные» склонности довольно рано, хотя в целом рос я вполне правильным ребенком. Дисциплинированным и почти идеальным. Стекол не бил, маленьких не колотил, а старшим не хамил. Кошкам консервные банки к хвостам не привязывал, а собак не забрасывал камнями. Я вообще любил животных.

Был при том, еще и весьма самостоятельным человеком. Время тогда было спокойное. Никаких маньяков-педофилов никто еще даже по телевизору не видел. После школы можно было запросто идти домой, открыть ключом на веревочке дверь, и занимать самого себя аж до прихода родителей.

Сам ел нечто, оставленное мамой. Если такого не имелось, то находил себе какой-нибудь еды в холодильнике или кладовке.

Мастерил всякую всячину, очень много читал, просто болтался по улице с друзьями и без.

Короче, цены мне не было, что напрочь отказывались понимать родители и выделять мне, ну хотя бы чуточку, в качестве аванса.

Даже моя любовь к животному миру ограничивалась порогом родного дома, точнее квартиры, дальше которого мама эту самую фауну все равно бы не пустила. Не знаю как она еще уживалась с моими хомячками и рыбками…

Конечно я, их – родителей не виню – им просто не с чем или не с кем было сравнивать. Им бы в аренду на пару дней одного из моих оболтусов – одноклассников. Такого, которого самого дома не оставишь – спалит. Из-за которого вызывают к директору по два раза за иную неделю, не говоря уже о стыде и позоре на родительских собраниях. Вот тогда бы и творческий беспорядок в моей комнате и на столе уже не казался бы таким несносным, и мои идеи такими навязчивыми. Что сказать – распустил я их совсем.

Учителя меня, как бы, любили. Проблем я больших не делал и учился хорошо. Ну, болтал иногда на уроках, но какие все это пустяки. Педагоги, как раз, все понимали – им-то было с чем и кем сравнивать.

На классных руководителей нашему «В» классу не везло. С четвертого по восьмой у нас их сменилось аж четыре.

Первый – Васыль Тарасович по прозвищу (не путать с прызвищем) «Парасолька», учивший нас по совместительству украинской мове, крепко выпивал. Собственно нам это сильно не мешало… Он только иногда приходил с похмелита. Бывал при этом помят и хмур, зато с глупостями, вроде грамматики украинской мовы или разбором скучного творчества классиков не приставал. «Тэма та идэя твору» его в такие моменты меньше всего интересовали. Ему бы пивка…

Я, сын непьющих родителей, причин этого тогда еще не понимал, а некоторые мои одноклассники сочувственно узнавали симптомы болезни, неоднократно виденные поутру дома.

Как-то раз, на конкурсе «защиты республик»… от кого или чего мы их защищали лучше даже и не спрашивать… Так вот, мы защищали солнечную Молдавию. Каждый отвечал за некий атрибут подзащитной республики, и девочка, которой поручили принести виноградный сок, олицетворявший его вторую производную – хмельной дар плодородной Бессарабии, принесла таки вино.

Благо все происходило задолго до горбачевской войны с виноградниками, и дешевого крепленого в магазинах хватало.

В общем, или девочка что-то напутала, или ее родители решили сделать приятное учителям, но в объемном кувшине, украшеном лепкой в виде лозы и гроздей, плескалось самое настоящее крепленое винцо.

Жюри радостно снимало пробу с приготовленных родителями этническиех явств, любуясь при этом этническими же танцами народов нашей необъятной Родины, в сильно самодеятельном исполнении.

При дегустации продуктов с нашей экспозиции произошел казус, решивший, как мне сдается, дальнейшую судьбу Васыль Тарасыча. Он, острым похмельным нюхом учуял, что за сокровище скрывается в узорчатом кувшине. Не удержавшись, Парасолька принялся жадно хлебать винишко прямо из глиняной посудины, обливаясь и расплескивая вокруг. Ручейки стекали по воротнику затасканного пиджачка и слегка поглаженой расшитой украинской сорочки.

В следующем учебном году Парасольки уже с нами не было.

Вот на таком благоприятном фоне и протекало день за днем мое счастливое детство.

Тут стоит отвлечься… Конечно не просто так, а чтоб выпить рюмочку, бокальчик или чарочку и рассказать о тогдашней нашей жизни.

Вздрогнули!

Жили мы в спальном районе на окраине одного украинского индустриального города. Сразу за огородами, что возделывали трудолюбивые обитатели нашей девятиэтажки, небольшой посадкой и шоссе, пролегали рельсы железной дороги. По этой самой железке и проходила граница города. За ней начинались колхозные поля, отделеные от города глубокой балкой с живописными поросшими мхом камнями, речкой-вонючкой, родником и другими штуками, столь привлекательными для нас – пацанов.

В речке квакали жабы, по поверхности воды с хоккейной грацией  скользили водомерки, а в камнях прятались шустрые ящерки. На полянке у речки часто паслись облезлые коровы, а то и устрашающего вида бычки.

Было нам где порезвиться.

Зимой все это превращалось в парк аттракционов, где на каждый уровень безбашенности имелась в наличии подходящая по крутизне горка. От пологой, куда бабушки приводили малышню, до такой, с которой ни один разумный человек добровольно не поедет. Мы, правда ездили…

В сезон, колхозные поля проверялись на предмет экспроприации кукурузы, гороха или арбузов.

Но все дары колхозных полей вместе взятые не смогли бы заменить посадки, защищавшие урожай от колючего степного ветра. Богатые абрикосовой дичкой, шелковицей, барбарисом, терном и китайской вишней, они были незаменимым источником первоклассных витаминов.

Сколько ведер, пакетов, и всех других возможных посудин, заполненых дикорастущей вкуснятиной, перетащили мы оттуда в закрома. Компотами, вареньями и свежаком все это по назначению употреблялось сразу или в консервированном виде зимой.

Ребенком я, как уже было сказано, рос смышленым. Процессами разными интересовался. Ну там физикой, электричеством и прикладной химией. Ну и как я мог, спрашивается, пропустить открытый еще далекими пращурами, процесс брожения или, по научному, ферментации? Никак не мог. И не пропустил.

Наливочка из шелковицы выходила знатная… Конечно не «Брунело ди Монтальчино» и даже не «Букет Молдавии». Сивушкой немного попахивала, но все же, вполне оказалась пригодна для внутреннего употребления. Даже родители продегустировали и что-то там сострили о непонятно откуда возникших наклонностях отпрыска.

Нашим классным после Парасольки стал позавчерашний выпускник педвуза и вчерашний доблестный защитник Социалистического Отечества, долговязый Александр Владимирович.

Родом он происходил из небольшого рабочего райцентра, но чтоб никто не догадался, старался говорить в нарочито городском стиле. Это не мешало ему сбиваться на простецкую слободскую феню, при соответстующих обстоятельствах.

С нами он говорил с грозной убедительностью дембеля. Отправлял в нас свои аргументы, как учил его товарищ старшина посылать пули в нарушителей неприкосновенности границ. Чтобы достичь наилучшего результата – очередями из двух­-трех патронов.

Звучало это примерно так: «Имейте в виду, имейте в виду, те кто получат неуд по поведению за четверть – будут отвечать вместе с родителями на педсовете… педсовете. Так что – делайте выводы… делайте выводы…»

Выводы каждый делал свои…

Между тем, наступила весна. Сезон шелковицы начался, и вместе с ним, возобновились мои изыскания в области виноделия.

В том году урожай был особенно хорош. Ягода крупная и сладкая, а кроме того, я открыл для себя новый технологический подход – водяной замок. Проще говоря – трубку, выходившую из бутылька с исходным продуктом – шелковица с сахаром, засовывалась в банку с водой. Таким образом воздух снаружи бражку не окислял, и получившаяся наливка почти сивухой не отдавала. Это сейчас можно у гугла все спросить, а тогда нужно было изобретать самому.

Позже в своей жизни я думал, а не ошибся ли я не избрав в качестве карьеры виноделие? Вот было же заложено нечто… Ну и жажду бы всегда было чем утолить и от депрессии подлечить.

Наливочка удалась. Она была ароматна, как восточные благовония и сладка, как нектар. Мои винодельческие успехи, однако, кроме некоторого умиления, особенного успеха в семейном кругу не имели.

Ума не приложу, почему моих родителей не беспокоил мой интерес к алкоголю… Возможно они слепо верили в лженауку генетику. Так или иначе, спиртное от меня никогда не прятали, и при желании, я всегда мог накатить рюмаху. Но желания особого как-то не возникало.

Как всякого исследователя меня мучало желание поделиться радостью открытия с миром… или даже не так – с Миром. Ну и не бухать же в самом деле в одиночестве?

Желание порадовать окружающих уже загубило множество талантливых индивидуумов… и продолжает. Ну разве коперников, галилео, и прочих кепплеров с брунами кто-то за язык тянул? Ну, в конце концов, какая разница круглая она там или циллиндрическая и что вокруг чего вертится? Но нет… не дает червячок жить спокойно. Так и хочется кому-нибудь поведать сокровенное.

Так и я…  Ну никто же меня не заставлял приносить мензурку домашней «субстанции» в школу… И, тем более, никто не заставлял угощать друга… (вот так, говорят антисемиты, мы и споили русский народ).

С моим везением, спалили нас сразу. Легенду о том, что в пузырьке от таблеток «Пектусин» был компотик, наш солдафон не схавал. Чудо ферментации, превратившее немного ягод и сахара в нектар, он тоже по достоинству не оценил. И чему их в университетах только учат? Я же, поверженый, свергнутый с пьедестала первооткрывателя, отправился домой со страшной вестью – родителей вызывали в школу.

Как я уже говорил, моих родителей в школу не вызывали никогда, а на собраниях плохого обо мне не говорили, так что шок предкам был обеспечен.

На мое счастье, папа был в командировке. Не то чтоб я его боялся, нет… телесные наказания у нас в семье не практиковались, но он бы убил меня морально – это точно.

При переговорах я не присутствовал, но несколько минут спустя, когда за нами закрылась дверь квартиры, мама принялась хохотать, да так, что я стал опасаться за ее душевное равновесие.

Папе решили не говорить, и этот маленький секрет сохранялся между мной и мамой много лет.

А сегодня я снова делаю вино. Правда не из шелковицы. И совершенно не скрываясь пью его с друзьями.

Лехаим!

 

 

 

 

 

Leave a Reply